«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых - Егор Титов

Поскольку у нас было трое суток выходных, то на следующий день я с семьей уехал к своему дядьке на дачу. Телефоны по-прежнему хранились у супруги, сам же я отвечал лишь на звонки близких и клубного начальства. Отвлечься не получалось. Я постоянно видел перед своими глазами ухмыляющийся оскал злобной ведьмы по имени Дисквалификация и отчетливо представлял те ужасы, которые она должна была привнести в мою жизнь. Тем не менее удар я держал неплохо: улыбался, шутил и вообще всем своим видом показывал, что у меня все под контролем.

Вскоре «Спартаку» предстоял вояж в Испанию. С Андреем Червиченко мы договорились, что на сбор я обязательно поеду. Однако вместе с тем мы понимали, что в аэропорту журналисты устроят на меня облаву, а мне совершенно нечего им сказать.

У нас не было выработано никакой стратегии поведения, и каждым неверным словом я рисковал усугубить свою участь, поэтому пришлось совершить ход конем. Наши улетали из обычного зала, а меня провели через VIP, который располагался совсем в другом месте. Представители СМИ, как коршуны, окружили команду, выглядывая меня, но даже спартаковские игроки не ведали, где я и какие у меня планы. Когда я поднялся на борт самолета, все уже сидели на своих местах. Мне почему-то было жутко неудобно перед командой. Все наши прекрасно знали, что я стал заложником чьих-то нечистоплотных игр, но тем не менее мне все равно было стыдно: на допинге поймали именно меня, и из-за меня сейчас весь «Спартак» подвергается такому информационному прессингу. Ребята также не представляли, как себя вести со мной, что говорить, сочувствовать ли мне или, наоборот, шутить, дабы поднять настроение. Ведь это был уже не тот коллектив, в котором мы понимали друг друга без лишних слов. С некоторыми новичками я даже ни разу не общался…

Пока самолет готовился к отправке, наш новый доктор Зоткин подозвал меня для разговора: «Егор, я должен иметь полное представление о том, что здесь творится. Ты же понимаешь, что мне обязательно будут задавать вопросы о случившемся». Впервые я обстоятельно говорил на эту тему и чувствовал себя на удивление спокойно. Обида была заморожена внутри и наружу не прорывалась. Моя вера в благоприятное разрешение ситуации была запредельной.

В тот же день уже в отеле у меня состоялась беседа со Скалой. Бедный Мистер до самого последнего момента не знал о том, что в его распоряжении не окажется центрального полузащитника Титова. Скала, по его собственному признанию, изначально очень на меня рассчитывал и связывал со мной воплощение больших тактических планов. Конечно же, он заметно огорчился. При помощи переводчицы Кати я как на духу, этап за этапом, рассказал свою горькую историю. Мистер не мог сдерживать своих эмоций, он то и дело изумлялся, разводил руки в стороны и вскрикивал: «Мама миа!» Итальянец после всего услышанного был близок к нокдауну. Он всегда считал «Спартак» символом российского футбола, а тут такое… Накануне произошло еще несколько неприятных эпизодов, и мне почудилось, что Скала близок к тому, чтобы расторгнуть контракт с клубом. У Мистера не было ни времени, ни игроков, чтобы успеть построить команду. Если бы ему были созданы те условия, которые потом предоставили Старкову, полагаю, он сделал бы «Спартак» чемпионом.

Как бы то ни было, в конце января 2004 года я, хоть и тренировался, о футболе размышлял мало – куда больше думал о своем будущем.

Трудно сказать, был ли у меня тогда хотя бы малейший шанс на спасение. Мне был необходим грамотный и опытный адвокат. Как мне впоследствии сообщили, свои услуги предлагал человек, который умудрился отмазать Давидса, хотя голландец попал в переплет, пожалуй, более серьезный, чем я.

Я не в курсе, почему выбор пал на Николая Грамматикова и Александра Зотова. Это действительно толковые юристы и приятные люди, но на тот период они не обладали знанием всех нюансов по взаимодействию с УЕФА. У них элементарно не хватало опыта в подобных делах. К тому же бромантан слишком специфический препарат, и придумать какую-либо правдоподобную обеляющую меня версию было проблематично. Не могли же мы говорить, что осенью 2003 года весь «Спартак» исподтишка обкормили этой гадостью и Титов всего лишь один из тех пострадавших, над которыми провели такой изуверский эксперимент.

В итоге была выбрана какая-то совершенно нелепая линия защиты. Я с самого начала осознавал, что в ней отсутствует здравый смысл и в эту бредятину вряд ли кто-то поверит. Наша версия носила название «Амега», и в этом тоже я улавливал некий элемент фарса. Тем не менее не отчаивался. Когда мы летели на определяющее заседание в Женеву, я жутко волновался. А волнение – это показатель того, что я не собирался мириться со своим приговором. Как утопающий хватается за соломинку, так и я хватался даже за гипотетическую возможность выбраться из всей этой круговерти.

Когда мы прибыли на заседание, обстановка придавила меня своим официозом. По одну сторону баррикад располагались главные фигуры европейского футбола и лучшие специалисты антидопингового комитета, которые в лаборатории уже проверили оглашенную нами версию и пришли к выводу, что она неправдоподобна. То есть все эти высокопоставленные уважаемые персоны были уже настроены против футболиста Егора Титова и его представителя Николая Грамматикова. Стало ясно, что нас ждет полнейший провал: я говорил то, во что и сам бы никогда не поверил. Конечно, основной удар на себя принял Коля. Он блестяще все излагал на трех языках.

Когда пробил час для того, чтобы взять решающее слово, мы попросили паузу для размышления.

Вышли в коридор, где нас поджидал Андрей Червиченко, и решили, что апелляцию подавать не будем. Дров было наломано и так на целую поленницу, и больше рисковать не стоило. Грамматиков не сомневался, что если мы все-таки подадим апелляцию, то вскроются новые обстоятельства дела – и вместо года мне впаяют два.

Мы вернулись в зал, чтобы сообщить о своем согласии с ранее вынесенным вердиктом. Последняя надежда на чудо умерла, но в тот же миг я ощутил, что с моей души свалился тяжелейший камень. Я вместе с чувством облегчения испытал даже некое подобие радости: ведь не пострадали ни мой клуб, ни сборная.

* * *

Сегодня все отболело. Перемолол, перекрошил и поглубже в себя запрятал. Можно было бы, конечно, нянчиться со своими переживаниями и долгие годы тянуть их за собой. Однако мне этого не надо. Другое дело, и я это знаю точно, такие удары бесследно не проходят. Все они оседают в нас и в определенное мгновение могут вылезти наружу. Никто не даст гарантии, что через десять-двадцать лет наши организмы не станут рассыпаться, и никто точно не скажет, как это отразится на наших потомках. Несколько лет после той истории жены спартаковцев боялись рожать.